Янош обнаружил его совершенно случайно, когда пришёл домой. Странно, что этот человек не нашёл лучшего места, где повеситься.

Тело висело прямо в прихожей, на крюке, который держал лампу. Лампа была снята и аккуратно поставлена на старый комод. И даже пыль с плафона висельник сначала тщательно стёр, чего давно уже не делал Янош. Тут же была аккуратно сложена одежда, принадлежащая телу, а само тело — совершенно нагое, но в шляпе — висело на крюку, как уже и было сказано. Шляпа каким-то образом не упала с головы, свесившейся на плечо. Она представляла собой высокий строгий цилиндр, в котором не стыдно было бы явиться и на приём к высокопоставленной особе, не только что повеситься.

Немного пораздумав, что же теперь делать, Янош поднял валявшийся на полу табурет, отброшенный, видимо, в последний момент ногой, принёс из кухни нож и полез снимать тело.

Повешенный был довольно худощав, поэтому обошлось без падения с табурета и лишнего шума. Одной рукой обняв тело за талию, второй он обрезал верёвку и, уже обеими руками прижимая повешенного к себе, кое-как спустился на пол. Правда, шляпа самоубийцы при этом свалилась с головы и закатилась за старый буфет, в котором хранились банки с вареньем. Пришлось лезть и доставать её, то и дело окунаясь лицом в густую паутину и чихая от пыли.

Достав цилиндр, Янош обнаружил внутри его, на подкладке, чернильную полурасплывшуюся надпись «Я. Лепец». Это удивительно: повешенный оказался однофамильцем Яноша.

Во исполнение последней воли самоубийцы натянув ему на голову цилиндр, Янош перенёс тело в комнату и положил на скамью. После чего пошёл поставить на огонь чайник.

- Эй, Янош, ты бы его хоть простынёй накрыл, срамота же, - сказала соседка, Мартина, зашедшая занять охапку дров.

«И то правда, - подумал он. - Неловко как-то». И накрыл тело накидкой, взятой с кровати.

- А ты уже проведал, чьё это тело? - спросил сосед Миклош, который чуть не каждый день заходил на чай. И как это он узнаёт всегда, что у Яноша закипел чайник?

- Нет, - ответил Янош. - Мне это не интересно. Теперь-то оно всё равно никому не принадлежит, кроме как богу.

- А вот и не так! - возразил Миклош, который был известным на всю деревню спорщиком — ему бы только поперечить. - Ещё как принадлежит!

- И кому же? - поинтересовался Янош.

- Тебе, дурачина! - рассмеялся сосед. - Вот возьмём случай, что нашёл ты на дороге подкову. Чья она будет?

- Моя, - поразмыслив, ответил Янош.

- Вот! - довольно хлопнул его по плечу Миклош. - А тело ты вообще у себя в доме нашёл. Значит, оно хоть как твоё.

- Ну, значит, моё, - равнодушно согласился Янош, скрывая охватившее его чувство гордости. И то сказать: подкову может найти любой. Вон, в среду, на Святой, Ярудек нашёл такую — подумаешь. А ты попробуй найти тело!

На следующий день уже вся деревня знала о находке Яноша. Целыми семьями приходили посмотреть на тело. Качали головой над удивительной шляпой, охали и удивлялись вымытой лампе, щупали тело и заглядывали ему в рот, как коню, словно хотели определить возраст.

- Продай, а? - попросил бочар Втыкл, отозвав Яноша в сени. - Тебе ведь он всё равно без надобности.

Надо сказать, Втыкл был известный на всю деревню жадина и охотник поторговаться. Самую ненужную вещь он, бывало, покупал себе за большие деньги, если только хозяин начинал торговаться с ним.

- А тебе на что? - спросил Янош.

Спросил он это не без умысла. Втыкл мог подсказать ему, как можно использовать тело.

- Знаю, на что, - скрытно ответил сосед. - Продай. Хорошо заплачу.

- Нет, - покачал головой Янош. - Очень уж полезная в хозяйстве штука, никак не могу продать.

- Да на что он тебе, - убеждал Втыкл. - Разве что забор станешь им подпирать. Так ведь тело попортится быстро. Тогда уж не продашь хорошо. А я заплачу. И за шляпу отдельно.

- Нет, - качал головой Янош. - Нет, и не проси, сосед, никак не могу продать.

На том и разошлись.

На следующий день Янош вынес тело в огород и подпёр им давно покосившийся забор. Головой подпереть было нельзя, потому что на ней высился цилиндр. Поэтому Янош сложил тело у забора буквой «Г», так, чтобы ноги как раз навалились на плетень. Теперь, проходя мимо огорода Яноша, в любое время дня и ночи можно было наблюдать торчащие над оградой голые ступни сорок четвёртого размера.

- Продай хотя бы одежду! - при следующей встрече пристал Втыкл.

- Нет, сосед, никак не могу, - покачал головой Янош. - Смотрю, она мне самому как раз впору.

На следующий день он щеголял по деревне в черных штанах и чёрном же фраке, под которым белела накрахмаленная рубашка. Правда, Янош немного ошибся — одёжка была ему великовата, так что рукава и штанины пришлось подворачивать. И цилиндр забрать с головы тела он не решился, поэтому надевал как обычно, по погоде, то свою поношенную рыжую кепку, то старый облезлый малахай. Ботинки тоже были велики и немилосердно тёрли, но Янош крепился.

Как-то зашёл к нему сосед через два дома, Вацек.

- А не займёшь ли, - говорит, - мне, Янош, тело своё на денёк?

- Это для чего же?

- Жениться решил. На Марыське молочнице. Уже сговорено всё и слажено. Хотим, вот, посадить твоё тело свадебным генералом. Оно же в шляпе у тебя, так Марыська говорит, что очень, мол, знатно будет смотреться.

- Кхм... - задумался Янош.

- Да ты не беспокойся, сосед, - поспешил успокоить Вацек, - вернём в лучшем виде, без единой царапины. Ещё и заплатим тебе за подержание, какой разговор.

- Пять грошей возьму, - решил Янош.

Так и пошло. Одни на свадьбу, другие свидетелем при клятве или сделке какой (кто ж при покойнике обманывать-то станет), третьи — в губернию выехать, для солидности, иные — так просто, перед соседями покрасоваться, а кто и в карты сыграть — скоротать вечерок. Стали из других деревень приходить. И даже из города барин какой-то приезжал: «Дай, - говорит, - тело своё на денёк. На охоту, - говорит, - едем, так мы его вместо штандарта».

В общем, дела у Яноша пошли в гору. Цена на подержание постоянно росла, скоро он уже меньше тридцати грошей за день и не брал. Мошна его стала тугой, супротив того обыкновения, что болталась на дне её жалкая монета в пять грошей или, в лучшем случае, гривенник.

Так бы и стал он богатеем и женился бы, глядишь, на Даринке швее, на которую уж давно заглядывался, да только тело однажды пропало. Цилиндр остался, а тело — исчезло. Янош как, скажи, при пожаре бегал вокруг дома своего и охал и руками плескал и спрашивал всех подряд, не видел ли кто его тело. Никто. И только нашёл он босоногие следы сорок четвёртого размера, что уходили по рыхлой огородной земле от кладовой, где хранилось тело, вниз, к озеру. Тогда понял Янош, что тело вдруг взяло и утопилось.

«Уж чем ему не жизнь-то была, - горестно думал Янош. - Уж, кажется, мало какому телу так свезёт. Я же его и в баню каждое воскресенье, и слова худого не сказал отродясь, и водочки ставил на ужин за помин души, хотя и не полагается самоубивца-то поминать...»

Однако, думай, не думай, а жизнь у Яноша пошла с того дня под откос. Стал он запивать, накопленные деньги быстро разошлись по шинкам, по друзьям-выпивохам, да на подарки Даринке швее, которая подарки-то брала, а нос от Яноша воротила. Скоро на дне мошны его опять валялся одинокий гривенник, в башмаке образовалась дырка, фрак поизносился и всю свою былую представительность утратил.

В общем, ничего другого для себя Янош больше не видел, как взять и покончить разом с неудавшейся жизнью своей.

И покончил. Снял штаны, фрак и белую рубашку, сложил аккуратно на комоде. Там же поставил штиблеты. После чего надел на голову цилиндр, встал на принесённый табурет, да и влез в петлю. Аминь.